ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК Я СТОЯЛ НА ГОРОХЕ
Послесловие:
Регистрационный номер 0246085 выдан для произведения: ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК Я СТОЯЛ НА ГОРОХЕ
Вообще-то, зачем я рассказываю эти басни о
своем далеком детстве? Чёрт его знает, зачем это мне. Дети эти рассказы едва ли
поймут, взрослые - тем более, поскольку уже давно забыли свое детство, забыли
чувства, что двигали ими, любовь и нелюбовь родителей, вражду улицы. Но детство
мне дорого, как поцелуй отца, как кусочек голубого неба в грозу, как запах сена
и пыли на зубах. Кому, какое дело до этого? У каждого было что-то своё. Просто
оно улыбается через время своей грустной улыбкой, а я радуюсь и печалюсь вместе
с ним, и всё ложится на бумагу легко и непринужденно, как будто я должен это
сделать помимо своей воли. Вот и все объяснения.
Но пора бы вернуться к моему подвижническому стоянию на горохе минут
этак двадцать или чуть более, а может
менее. Это едва ли единственное наказание, которому я был подвергнут в детстве,
если не считать того, как мама два раза стеганула меня хворостиной. Правда, это
другая история и я расскажу её вам как-нибудь на досуге, если, конечно, мне не
будет очень лень.
Мои родители никогда не наказывали особенно детей и их отпрыски были
довольно самостоятельными и независимыми явлениями природы. Если бы они взялись
нас наказывать, то лупцевать нас пришлось бы начать ещё за девять месяцев до
нашего рождения и продолжать бить смертным боем до самой нашей смерти. Если
собрать все наши проказы, то их хватит на любой роман. Одно то, что к
шестнадцати годам у пацанов было по ружью, да ещё Тозовка, о которых не
предполагали родители, то вы можете представить, что мы могли натворить. Только
бог уберёг нас оттого, что мы не отправили к нему пару представителей земной
цивилизации. Если добавить к этому всякого рода самопалы и пистолеты, которые
все-таки стреляли, несмотря на те примитивные орудия изготовления, что мы
имели, то вы уж точно должны возмутиться и потребовать от нас срочного
разоружения во имя своей безопасности. Впрочем, богу было неугодно ломать наши
судьбы, и представители человечества так и бродят по земле, не изрешеченные
нашими пулями. Впрочем, это оружие превратило нас с братом в страстных
охотников, хотя в то время в окрестностях З-й обитали только лисы и пара
захудалых зайцев, десяток уток. Но все-таки мы стали ими.
Вы наверно уже представили меня каким-то чудовищем? Напрасно. Всё как
раз напротив. Я был тихий, не очень задиристый мальчик, который больше всего
времени проводил за книгами, за работой и исправно помогал родителям. О моём
существовании многие и не догадывались, даже вездесущие бабки, которые
почему-то всегда путали меня с братом, поскольку мне приходилось все время донашивать
его одежду, так что эта история принесла не только подвижническое стояние на
горохе, ранее изгнание из октябрят и едва ли не из школы, но и всеобщее
признание. Из школы меня не выгнали только потому, что средняя школа в З-х была
почти единственная. Впрочем, из октябрят меня больше не изгоняли, поскольку я
уже учился в третьем классе, так что в следующий раз меня выгоняли уже из
пионеров и не единожды. Из комсомола меня не выперли, только потому, что я
вступил в него весной последнего года обучения в школе, предвидя хождение в
институт и по блату, так как вторым секретарем был одноклассник моего брата
Вовка Антонов, с которым мы гоняли футбол, ещё будучи голенастыми недорослями.
Мое откровение на бюро Райкома комсомола, по поводу вступления в комсомол,
повергло всех в истерический хохот, и меня включили в эту славную организацию,
даже без иных прочих формальностей, типа общего собрания и прочих прибамбахов,
по одному Вовкиному звонку. Впрочем, к комсомолу я отношусь с уважением, по
крайней мере, мужики там были на порядок умнее и серьезнее, чем в партии, и не
делали умных лиц при этом.
Эта история приходится на второй период моего хождения в цивилизацию.
Цивилизация очередной раз подавилась моими костями и попыталась выплюнуть их,
но я этого даже не заметил. Она давилась мною много раз, но мне как-то было не
до неё и потому эту самую цивилизацию ещё больше злило. Но пора бы нам вернутся
к этой истории. Она наделала столько шума, что даже отец был вынужден меня
наказать, хоть я был его любимым дитяти. Все долго качали головой и поминали
мне какое-то болото, в котором я водился. Правда, я никогда не считал, что я
обитаю в болоте и мало представлял и представляю, где оно находится, просто моя
бурная жизнь всегда проходила в тени, вдали от сторонних глаз, вырываясь
наружу, входя в противоречия с представлениями о жизни многих, крутым
водоворотом и исчезала в глубине, где я предпочитал обитать, мало заботясь о
хлебах насущных, что волнует так всех окружающих, поднимая всю муть и грязь
вонючего прозябания, против себя.
Впрочем, все началось довольно безобидно.
Я, как почетный обитатель галёрки, и в
давние времена предпочитал сидеть именно там. Правда я не резался в те времена
в шахматы или карты, как делал это в студенческие годы, а стрелял из резинки, пулял
из трубочек или ещё чёрт знает чем занимался, чаще всего не уроками. Впрочем, я
был тогда довольно способным мальчиком и, поскольку мои интересы к миру ещё не
сформировались, то я довольно успешно познавал азы наук и даже закончил первые
три класса не только без троек, но и без четверок. Позднее я то углублённо, на
сколько позволяла информация, которую я мог добыть своими слабыми силами,
копался в различных науках: физике, химии, биологии и проча, проча. Даже
побеждал на районных, как их там? Кажется, олимпиадах, но ни разу не попал на
область, так как у меня так сильно хромал на все ноги русский язык, который я
ненавидел до истерики, а школа держала марку. Но бог с этой маркой, но тогда
мне было обидно, что на моем месте оказывался другой. Впрочем, в этом была
какая-то сыромяжная правда. Приходилось утешать свое самолюбие тем, что я всё-таки
этот предмет знал лучше и это признавал не только весь класс, но и вся школа.
Впрочем, таких щелчков я на получал за свою жизнь столько, что теперь имею
такой иммунитет на несправедливость, что стал наплевательски относиться к ним и
принимать их как должное. Но тогда я сидел на предпоследней парте и метил из
трубочки в стриженую голову моего приятеля Валеры Усатенко, или в просторечии
Усатого. Поскольку он был мой приятель, и главное его голова маячила заманчиво
всего-то на второй парте рядом с выходом из класса, а он чем-то, кажется,
досадил мне, то это был единственный способ отмщения ему. На переменке я,
конечно, не мог отквитаться, так как он был гораздо сильнее меня, а я был
тщедушным созданием, энергичным, но никогда не имел обильных мышц или мяса. На
нём их было на пару-тройку килограммов побольше, а это в те времена было
существенно. Это сейчас я не особенно обращаю внимание и на два десятка
разницы, а больше на крепость духа и мастерство. Ни того, ни другого у меня
тогда ещё не было, кроме веселого характера и твёрдой руки, которая мастерски
направляла жеваные шарики прямо в яблочко, то есть точно посередке между его
оттопыренными ушами. Он дергался, крутил головой и искал своего обидчика,
который добросовестно прятался за более широкие спины своих одноклассников.
Пока моя улыбчивая физиономия случайно не вынырнула из-за спины и нарисовалась
не вовремя на "горизонте". Так как жаловаться среди пацанов было "западло".
То он попросту показал мне кулак. Я в ответ состряпал рожу и запустил очередной
шарик в его затылок, но не попал. Он вертелся и крутился, а я хладнокровно
производил его "отстрел". Ему сделали замечание, и он примерно затих,
но почти тотчас получил жеваной бумагой по своему стриженому затылку. Всё
возобновилось, пока грозное:
-Усатенко, ты опять вертишься, -
не пригвоздило его к парте, но стоило учительнице отвести свой взор от него,
как тотчас мой бедный приятель подпрыгнул на пару-тройку вершков, так как
очередной заряд достиг цели.
Изгнание из класса Усатого не состоялось только по одной причине:
прозвенел звонок, и его пытки на этом закончились, но поскольку он находился
гораздо ближе к двери, чем я, а дополнительных дверей, как на грех, не предусматривается
даже нашими пожарниками, то есть, предусмотрены, но были наглухо забиты, то он
занял позицию возле них, с физиономией выражающей, только то, что без боя мне
уйти не удастся. Пока толпа просачивалась через эти самые единственные двери и
за ними не исчезла наша учительница, ничего, конечно, не происходило. Мы
сохраняли статус кво: он торчал на своей позиции, перекрывая мой путь к
отступлению, а я добросовестно "собирался" домой, поскольку, как на
грех, был последний урок, и все разбежались. Потом началось маневрирование. Я
пытался улизнуть, пока мы не схватились в ожесточенном сражении. Будь это
большая перемена, а не конец занятий, то наше шумное пыхтение и вопли, потонули
бы в шуме толпы, но, как назло, в коридоре стояла гробовая тишина, а наше сражение
приняло уже ожесточенный характер. Пусть и Усатый и был меня сильней, но я был
гораздо изворотливее его и ко всему прочему прошёл хорошую школу драк со своим
брательником, который, по причине старшинства на два года, был не только мощней
меня, но и тяжелее, даже на больше килограммов, чем Валерка. Правда, наша драка
продолжалась недолго, уже через пять минут или даже меньше того, на пороге
возникла наша учительница. Мы тогда, как и полагается малолетним оболтусам,
были влюблены в неё. Имени её я не помню, так как прошло столько лет, что и
естественно, но фамилию я все-таки запомнил - Петухова. Чёрт знает почему, но
она была единственная учительница, которую я любил в школе. Надо же было ей
тогда нарисоваться на пороге.
Санкции последовали сразу. Мадам Петухова потребовала нас явиться в
учительскую. Будь я человек не настолько дикий, обкатанный цивилизацией ещё в
детском саду, то я непременно бы согласился с её ультиматумом и пошёл туда,
где, как положено, выслушал бы свою порцию нотаций и спокойно бы отправился
себе домой, но поскольку я был обыкновенным дикарем, да ещё дикарем с норовом,
то я заявил, что я туда не пойду. Какую бурю эти мои слова вызвали, вам трудно
представить. Наличие двух десятков годов разницы и превосходство дикой силы
плохо действует на умственные способности взрослых. Поскольку добровольно я не
намеривался идти в учительскую, которую я вовсе не боялся, то эту самую силу
решено было применить. Пока Усатый с опущенной головой плелся впереди нас, то
меня тащили позади него. Правда, это мне не понравилось сразу, и я заявил,
чтобы меня отпустили. Но мой ультиматум был снова отвергнут, а звездануть мадам
Петухову я мог только или по ногам или несколько ниже спины, то я выбрал и
применил знаменитый девчоночий прием: поцарапал ей руку.
Дальнейшее, в общем, не стоит описывать.
Естественно я тотчас был выловлен ещё большими силами, отведен к директору, где
мне объявили, что я изгнан из школы, исключен из октябрят. Я выслушал все
упреки, какие могут придумать иногда взрослые. Но что было самое неприятное в
этом деле, то это все сразу стало известно отцу.
Мой папа занимал довольно заметную
должность в районе и у него был телефон, по которому излили душу все
представители пострадавшей стороны. Усугубило всё ещё и мое стоическое непризнание
своей вины. Впрочем, её наличие не стоит отрицать, тогда бы я не стал блудить
по улице в полном отчаянии целых три или четыре часа, пока темнота и прохлада
не загнала меня домой, и я добровольно сдался на милость родителей. Отец был на
редкость зол и решил изощренно меня наказать. И я даже на это согласился.
Вот после того состоялось мое героическое
стояние на горохе. Не помню, плакал ли я, но это я воспринял, как должное.
Хотя, если честно сказать, я не стану на колени ни перед кем, даже перед
господом богом, пусть даже меня сотрут в порошок. Но я тогда согласился на
наказание и даже стоял на горохе в углу.
Послесловие:
Горох. Сумрак октябрьского вечера. Холод.
Слёзы на глазах и упрямство. Я никогда не стою на коленях: я плачу по своим
счетам. Сумрак. Холод. Горох. Слёзы на
глазах. Я не плачу, я оплачиваю свои счета. Все платят по своим счетам, даже
если они этого не хотят.
"Гвардия умирает, но не сдается",
- даже понимая, что смерть неизбежна.
Вчера вечером, когда кормила хомяков, засмотрелась на кульбиты, которые выписывала крыса Пыш-Пыщ, ползая по их клеткам, и высыпала на пол целую упаковку хомячьего корма. А в нём и орехи, и семечки, и горох, и кукуруза, и овёс. Сняла тапки, встала босыми ногами на пол и начала осторожно собирать, чтобы не весь корм пропал. И, пока, я стояла босыми ногами вспомнилась мне история, которую рассказывала мне моя шведская бабушка Ксения Петровна Клетенберг, крещёная при рождении в православие. Истории я этой не помнила, и не вспомнила бы при других обстоятельствах. Потому, что семь лет назад, когда умер папа, я посетовала, что бабушка у нас не крещёная, и я не смогу за упокой её души молебны заказывать. А мама сказала, что она крещена в православие. Я удивилась, потому что в памяти моей бабушка была абсолютной атеисткой. А вчера я всё вспомнила. Я стояла босыми ногами на рассыпанных зёрнах, они впивались в кожу, и становилось всё больней. И я увидела бабушку. Она сидела на диване, в маленькой трёхкомнатной хрущевке на улице Линда. Сидела, и по обыкновению своему рассказывала какие-то истории прошедшей жизни. А я играла "в свадьбу". У мамы был потрясающий белый гипюровый шарф. Благодаря нему невестами побывали все, и я, и мои куклы, и красный медведь с меня ростом, и даже живая черепаха, но для её свадьбы шарф пришлось немного подрезать, чтобы она не путалась. Потом я его сшила, но мама после черепахи отказывалась его носить. Вот и славно, думала я, теперь никто не мешает мне играть "в свадьбу". Я играла и слушала. А бабушка рассказывала, как она поссорилась с Богом.
Было ей лет двенадцать. Шведская семья, воспитывала её гувернантка, отец и мать иногда задерживались, в России, оставляя Ксению в имении, на попечение гувернантки и учителей. Однажды она провинилась. Я не помню причину провинности, но в строгой семье наказание не заставило себя ждать. Мою бабушку, которая была ещё девочкой, отвели в её комнату, рассыпали в углу горох и заставили встать на него коленями. Нитяные чулки попросили снять. Стоять надо было голыми коленями на горохе, лицом в угол. Стоять до тех пор, пока она не прочтёт "Отче наш" сто раз. Бабушка сняла чулки. Гувернантка высыпала горох на пол, проверила равномерность слоя, и бабушка встала. Гувернантка ушла, Закрыв за собой дверь, и повторив, что, может после этого бабушка станет хорошей девочкой! А бабушка начала читать молитву. Я отложила куклу, в причёску которой был вколот шарф, и увит мамиными чешскими бусами.
- Бабушка, она совсем дверь закрыла?
- Да, конечно.
- А ты продолжала стоять лицом в угол на горохе?
- Да, и читала молитву.
- А почему ты не встала? Если дверь была закрыта?
- Не могла.
И она продолжила рассказ. Она стояла на коленях, лицом в угол, крестилась в конце каждой молитвы, а горошины всё сильней впивались в нежную кожу коленок. С каждой молитвой становилось всё больнее. Слёзы сами собой текли из глаз, оставляя солёные дорожки на щеках. Бабушка тихо плакала, и продолжала читать молитву.
- Почему ты не начала кричать, громко? - недоумевала я.
- Не положено.- Строго ответила бабушка.
Я ничего не могла понять, как это???? Как это?! Как это не положено громко плакать, когда тебе нестерпимо больно? Почему, если закрыли дверь, и никто не проверяет, почему нельзя встать с колен, и не стоять на этом гадском горохе?
Бабушка плакала от боли и читала молитву, загибая пальцы. Боль стала невыносимой. Тогда бабушка начала не только молитву читать, а просить доброго Боженьку, чтобы он уменьшил её страдания, облегчил боль. Но, боль не становилась меньше, напротив, с каждой молитвой она становилась всё яростней. Теперь бабушке казалось, что она стоит на раскалённых камнях. Она не прекращала читать молитву, но с каждым прочтением "Отче наш" вера в доброго Боженьку, который не захотел ей помочь, улетучивалась. Она прочитала молитву, ровно столько, сколько было положено. Никто в комнату не зашёл и не проверил. Она встала из угла. На коленях были глубокие синеватые вмятины, которые к вечеру превратились в кровавые синяки.
Так бабушка в возрасте двенадцати лет поссорилась с Богом.
Поддерживать дисциплину — сложное занятие, и не каждый сможет справиться с этой задачей. Куча неугомонных детей способны свести с ума любого и разрушить школу за считанные минуты. Именно поэтому и были придуманы наказания, а о самых ужасных мы сегодня поговорим.
Смотреть все фото в галерее
Китай
В Китае наказывали нерадивых учеников тем, что били их по рукам бамбуковым прутиком. Это только кажется нестрашным, если не знать сколько раз школьники им получали… Самое интересное, что родители только поддерживали такой метод воспитания детей. Отменили это всего 50 лет назад.
Россия
В России использовали розги, для того чтобы вбивать в детей истину. В духовных семинариях розгами могли побить за чрезмерное усердие в еде или за незнание по имени всех 12 апостолов.
Вот так, кстати, они выглядели. Розги — это прутики, для упругости вымоченные в воде. Били они сильно, и оставляли следы.
Великобритания
В Великобритании школьников ставили на горох. Да, именно оттуда пошла эта традиция, и довольно быстро докатилась до нас, у нас тоже практиковали такое наказание. На рассыпанный горох ставили голыми коленками. Поверьте, это не больно только первые 30 секунд, а русские школяры иногда стояли на горохе часа по 4. Телесные наказания были отменены только в 1986 году.
Бразилия
Детям Бразилии запрещают играть в футбол. Как бы просто для нас это ни казалось, для любого бразильского ребёнка это смерти подобно, ведь все играют в футбол даже на переменах!
Либерия
В Либерии до сих пор наказывают детей с помощью плети. Недавно Президент Либерии Чарльз Тэйлор собственноручно отвесил 10 ударов плетью своей 13-летней дочери, за недисциплинированность.
Япония
Вот кто искушён в пытках, так это японцы. Наказаний у них было множество, но самые зверские были эти два: стоять с фарфоровой чашкой на голове, выпрямив одну ногу под прямым углом к туловищу и лежать на двух табуретках, держась за них только ладонями и пальцами на ногах, то есть, собственно, получается – между табуретками.
Кроме того, в японских школах нет уборщиц, там убираются наказанные ученики.
Пакистан
В Пакистане за двухминутное опоздание вам придётся 8 часов читать Коран.
Намибия
Несмотря на запреты, в Намибии провинившимся ученикам приходится стоять под осиным гнездом.
Шотландия
Стандартный шотландский школьный ремень делают из толстой жесткой кожи по специальному заказу органов образования. Используют его обычно сложенным вдвое, и, говорят, лучше этого на себе не пробовать.
Непал
Непал. Самое страшное наказание там – когда мальчика переодевают в женское платье и, в зависимости от степени провинности, заставляют ходить в нем от одного до 5 дней. Вообще-то, девочек в Непале в школы не отдают, их считают исключительно обузой и очень плохо кормят. Мальчики такой диеты не выдерживают и начинают просить прощения примерно на вторые сутки.
Тема школьных наказаний очень стара. Многие художники писали об этом свои картины, что позволяет сделать нам вывод,что волновало это людей во все времена.
Но не смотря на прогресс, даже сейчас учителя позволяют себе поднимать руку на учеников, и наказывать их изощрёнными способами.
Этот учитель за опоздание заставил держать стул над головой, пока «он не расшибёт пустую башку»
А этот учитель совсем потерял самообладание и еле сдерживал себя. Ученица старших классов довела его тем, что высказывалась о его жене.
Педагогические принципы, согласно которым детей в школах пороли розгами, таскали за волосы и ставили коленями на горох, кажется, давно канули в Лету. Увы, но это не так, подобные методы стимулировать получение знаний кое-где популярны и поныне. Расскажем о самых странных воспитательных приемах, которые применяют учителя и родители школьников.
Замороженный горох
Все больше азиатских школ заставляют провинившихся учеников вставать коленями на замороженные горох, кукурузу или рис. Дети стоят на коленях с поднятыми руками по несколько часов. Впрочем, дома родители поступают со своими детьми не лучше: их ставят на колени на раскаленный под солнцем бетон или на терку.
Имитация симпатии
За драку учеников могут исключить из школы, однако администрация учебного заведения в городе Меса, штат Аризона, придумала для двух драчунов более изощренное наказание. Им предложили два варианта: либо они вылетают из школы, либо ходят друг с другом за руку на протяжении 15 минут во время большой перемены. Сами проштрафившиеся с радостью согласились на второй вариант, однако они и не подозревали, чем обернется такая задумка. Другие школьники принялись упражняться в острословии по поводу нетрадиционной сексуальной ориентации наказанных и снимать их на мобильники. Разумеется, позор получился далеко не 15-минутным — над драчунами издевались еще долго.
Оскорбительный плакат
Флоридский школьник по настоянию своих родителей носил плакат-бутерброд с надписью "Я хочу быть школьным клоуном, а что?" спереди, и сзади — "Я в седьмом классе и получил три кола. Посигнальте, если считаете это неправильным". С таким плакатом семиклассник простоял на оживленном перекрестке в Майами несколько часов.
Обед с пола
Пятиклассники школы в Нью-Джерси были вынуждены есть свой обед с пола в качестве наказания за то, что один из них разлил воду, заправляя кулер. Инцидент закончился судебным иском со стороны родителей наказанных детей, однако завуч объяснила, что, мол, им просто не хватило места за столами, так как столовая была забита учениками. Если бы это действительно было так, школьникам дали бы подносы, но вместо них им выдали салфетки, которых еле-еле хватило на то, чтобы не дать еде коснуться грязного пола. Суд счел доводы завуча неубедительными, и семеро школьников получили полмиллиона долларов в качестве компенсации.
"Бодиарт"
Чтение некоторым детям дается нелегко, однако учительница четвертых классов из штата Айдахо придумала, как мотивировать отстающих учеников. Тем, кто не справился с заданием, она предложила либо не ходить на перемену, либо позволить своим одноклассникам разрисовать лицо маркером. Большинство отстающих выбрали последний вариант, и родители, разумеется, были далеко не в восторге, когда дети вернулись из школы. Спустить дело на тормозах не удалось — учительницу наказали за неадекватные обучающие приемы.
У наших предков не было проблемы с тем, как угомонить непослушных детей. За каждый проступок полагалось то или иное наказание. Даже за вполне безобидное по сегодняшним меркам поведение стоило ожидать хорошей взбучки.
На горох
Не найти было в старину ребенка, который не постоял бы на горохе. Это наказание было одним из самых распространенных, а получить его можно было, например, за проявление злобы по отношению к родне, невыполнение обязанностей по дому, непослушание.
Несмотря на кажущуюся незатейливость карательной меры, она была очень болезненной и символичной. Многочасовое стояние должно было подтвердить готовность к смирению, а боль от впивающихся в колени твердых зернышек заставляла прочувствовать неправильность собственного поступка особенно глубоко.
Розги
К розгам дети были привыкшие, ведь порку можно было получить не только за проступок, но и для профилактики. Считалось, что это наказание «ум вострит» и оборачивается для ребенка исключительной пользой. И даже если в течение недели он был шелковым и не совершил ни одной промашки, в субботу приходилось спускать портки. Именно этот день был рекомендован для регулярной порки в «Домострое». В нем черным по белому написано: «страхом спасать (детей), наказывая и поучая, и когда и побить… сокрушая ребра, бить железом».
И не дай бог ребенку пожаловаться на суровость родителя или учителей. В Уложении XVII века имелись на этот счет четкие указания – взрослым рекомендовалось за это «бить детей нещадно». На отцов, которые не поднимали на детей руку, соседи смотрели косо. Совсем человек воспитанием отпрыска не занимается!
Розги даже удостоились чести попасть на обложку первого Букваря, отпечатанного в 1637 году Василием Бурцевым. На форзаце учитель нещадно хлещет одного из воспитанников, пока другие усердно разбирают аз-буки-веди.
Насколько «искусно» родители владели розгами легко вспомнить по эпизоду порки Алеши в «Детстве» Горького, когда дед засек мальчика так, что тот потерял сознание, а потом несколько дней «хворал».
Отменены телесные наказания в школах были только в начале XIX века, в семьях же на смену розгам пришел ремень, познакомиться с которым и сегодня приходится многим детям.
Моральное унижение
Многие из учащихся в старину предпочли бы розги, лишь бы не терпеть насмешки от одноклассников. За невыполненный урок или плохое поведение проказника или лентяя наряжали в костюм, который отличался по цвету от школьной формы, или вешали на грудь табличку с унизительной надписью.
Царскосельский лицей был единственным учебным заведением, где телесные наказания были официально запрещены уставом. Вместо этого провинившихся запирали в собственной комнате для осознания вины или сажали последним во время общей трапезы для всеобщего порицания.
Воспитатель Павла I Федор Бахтеев издавал собственную газету, в которой рассказывал всем обитателям дворца обо всех проступках царевича, даже самых незначительных. Тем более удивительно, что для своего сына Павел пригласил Матвея Ламздорфа, который среди всех педагогических приемов выбирал битье оружейным шомполом или удары головой об стену.
Ложкой по лбу
Получить деревянной ложкой по лбу от главы семейства любой находящийся за столом мог за нарушение правил поведения за столом. Из стоявшего в центре стола чугунка все черпали согласно старшинству и положению в семье: сначала пробу снимал отец (или дед), а затем остальные. Полез ложкой вперед батьки – проявил неуважение к кормильцу.
Отправлять в рот кашу или похлебку следовало аккуратно, вдумчиво и неспешно. Не подставил под ложку хлеб и капнул на стол? Подставляй лоб! Задал кому-то невинный вопрос! Опять готовься к удару! Семьи были большими, поэтому некоторым отцам приходилось частенько доставать новый столовый прибор.
Детская колония
Еще в конце XVIII века законы разрешали родителям отправлять непослушных детей в специальные смирительные дома на срок до 6 месяцев. Взрослые сами определяли, в течение какого срока ребенка будут «исправлять», а также за какой именно проступок его туда отправить. Самыми частым поводами становились: «упорное неповиновение», «развратная жизнь» и «другие очевидные пороки» (как ребенок проявлял разврат, и что это за «очевидные пороки» не уточнялось).
Действовало единственное ограничение – превратить в уголовника можно было только ребенка, которому исполнилось 7 лет. В Уложении о наказаниях 1845 года именно с такого возраста наступала уголовная ответственность.
Три дня сухомятки
Умение контролировать собственные эмоции – ценнейшее качество, которое обязан был взращивать в себе с малолетства каждый. Конечно, взрослые не запрещали детям веселиться и играть. Сделал дела, бегай с колесом по двору хоть до посинения. Требовалась малость – уметь вовремя остановиться. Например, смейся, но не так, чтоб из глаз слезы брызгали. Прослезился? Три дня на воде и хлебе.
Коленопреклонение
«Что-то сегодня слишком жарко», или «Как же этот дождик надоел», – за подобные фразы ребенок мог поплатиться независимо от возраста. К ежедневной молитве добавлялись 25 земных поклонов. А это совсем не то же самое, что преклонить голову или сделать малый поясной поклон. Медленно опуститься на колени, а затем неспешно встать, – и так 25 раз.
Наказание символизировало падение человека во грехе (опускание на колени) и его прощение Господом (подъем с колен). Оно не только позволяло прочувствовать вину, но и избавляло от лени. Родители строго следили, чтобы епитимья не превращалась в некий комплекс гимнастических упражнений, выполняемый наскоро и бездумно.
Лишение сладкого
Собственно, лишали не только сладкого. Быть готовым выдержать 12-дневный строжайший пост с сотней (!) ежедневных земных поклонов следовало тому, кто во время церковной службы позволил себе хотя бы перешептывание с соседом. Для молодых суставов, может, и не слишком суровое испытание, но на голодный желудок, думается, не слишком простое для выполнения.
Ограничения в еде были и самым популярным видом наказания в императорских семьях. Так, детей Александра II могли лишить сладкого или поставить в угол за съеденный до обеда пирожок или вопросы по поводу меню.
Пощечина
Взрослые не терпели от детей возражений и выбирали для «выбивания дури» за прекословие, пожалуй, самый унизительный способ наказания – пощечину. Хлестали по щекам чаще девочек. Одним для запоминания «урока» хватало раза, другие ходили с горящими щеками каждую неделю. Именно так, к слову, воспитывала мать Наталью Гончарову – будущую жену Пушкина.
Современные опросы подтверждают, что желание наказать ребенка «кнутом» регулярно возникает у каждого третьего родителя, хотя самыми популярными воспитательными мерами сегодня, к счастью, считаются легкий подзатыльник и отлучение от смартфона.
